Неточные совпадения
Вывод дроздят бывает довольно рано,
в первой половине июня, но они долго
остаются в гнезде и на сучьях выводного дерева, пока не начнут летать, как старые; потом некоторое время держатся весьма скрытно
в частых и мелких лесных поростях; потом начинают небольшими станичками летать на ягоды, а потом уже к осени сваливаются
в большие
станицы.
Станица сивок никогда не садится прямо на землю: кружась беспрестанно, то свиваясь
в густое облако, то развиваясь широкою пеленою, начинает она делать свои круги все ниже и ниже и, опустясь уже близко к земле, вдруг с шумом покрывает целую десятину; ни одной секунды не
оставаясь в покое, озимые куры проворно разбегаются во все стороны.
Сама же та Пугачева жена, казачья дочь, и отец ее был Есауловской
станицы служилый казак, Дмитрий, по прозванию Недюжин, а отчества не припомнит, потому что она после него
осталась в малолетстве, и после ж которого
остались и теперь вживе находятся дочери его, а ей сестры родные, первая Анна Дмитриева,
в замужестве Есауловской
станицы за казаком Фомою Андреевым, по прозванию Пилюгиным, который и находится
в службе тому ныне 8-й год, а
в которой армии, не знает.
— Скупой! Не люблю, — отвечал старик. — Издохнет, всё
останется. Для кого копит? Два дома построил. Сад другой у брата оттягал. Ведь тоже и по бумажным делам какая собака! Из других
станиц приезжают к нему бумаги писать. Как напишет, так как раз и выйдет.
В самый раз сделает. Да кому копить-то? Всего один мальчишка да девка; замуж отдаст, никого не будет.
Урядник, бывший
в объезде с двумя казаками,
остался там караулить их и прислал одного казака
в станицу звать других на помощь.
Между тем ночь уже совсем опустилась над
станицей. Яркие звезды высыпали на темном небе. По улицам было темно и пусто. Назарка
остался с казачками на завалинке, и слышался их хохот, а Лукашка, отойдя тихим шагом от девок, как кошка пригнулся и вдруг неслышно побежал, придерживая мотавшийся кинжал, не домой, а по направлению к дому хорунжего. Пробежав две улицы и завернув
в переулок, он подобрал черкеску и сел наземь
в тени забора. «Ишь, хорунжиха! — думал он про Марьяну: — и не пошутит, чорт! Дай срок».
Помню одну поездку к Подкопаеву
в конце октября. Пятьдесят верст от
станицы Великокняжеской, раз только переменив лошадей на Пишванском зимовнике и час пробыв на Михайловском, мы отмахали
в пять часов по «ременной», гладко укатанной дороге. Даже пыли не было — всю ее ветрами выдуло и унесло куда-то. Степь бурая, особенно юртовая, все выбито, вытоптано, даже от бурьяна
остались только огрызки стебля. Иногда только зеленеют оазисы сладкого корня, травы, которую лошади не едят.